Неточные совпадения
Небо раскалилось и
целым ливнем зноя обдавало все живущее;
в воздухе замечалось словно дрожанье и
пахло гарью; земля трескалась и сделалась тверда, как камень, так что ни сохой, ни даже заступом взять ее было невозможно; травы и всходы огородных овощей поблекли; рожь отцвела и выколосилась необыкновенно рано, но была так редка, и зерно было такое тощее, что не чаяли собрать и семян; яровые совсем не взошли, и засеянные ими поля стояли черные, словно смоль, удручая взоры обывателей безнадежной наготою; даже лебеды не родилось; скотина металась, мычала и ржала; не находя
в поле пищи, она бежала
в город и наполняла улицы.
Девочка, любимица отца, вбежала смело, обняла его и смеясь повисла у него на шее, как всегда, радуясь на знакомый
запах духов, распространявшийся от его бакенбард.
Поцеловав его наконец
в покрасневшее от наклоненного положения и сияющее нежностью лицо, девочка разняла руки и хотела бежать назад; но отец удержал ее.
А другой раз сидит у себя
в комнате, ветер
пахнёт, уверяет, что простудился; ставнем стукнет, он вздрогнет и побледнеет; а при мне ходил на кабана один на один; бывало, по
целым часам слова не добьешься, зато уж иногда как начнет рассказывать, так животики надорвешь со смеха…
Когда мы пошли садиться,
в передней приступила прощаться докучная дворня. Их «пожалуйте ручку-с», звучные
поцелуи в плечико и
запах сала от их голов возбудили во мне чувство, самое близкое к огорчению у людей раздражительных. Под влиянием этого чувства я чрезвычайно холодно
поцеловал в чепец Наталью Савишну, когда она вся
в слезах прощалась со мною.
Поцеловав его, она соскочила с кровати и, погасив свечу, исчезла. После нее остался
запах духов и на ночном столике браслет с красными камешками. Столкнув браслет пальцем
в ящик столика, Самгин закурил папиросу, начал приводить
в порядок впечатления дня и тотчас убедился, что Дуняша, среди них, занимает ничтожно малое место. Было даже неловко убедиться
в этом, — он почувствовал необходимость объясниться с самим собою.
— Христос воскресе, — сказал он, смеясь глазами, и, придвинувшись к Нехлюдову и обдав его особенным мужицким, приятным
запахом, щекоча его своей курчавой бородкой,
в самую середину губ три раза
поцеловал его своими крепкими, свежими губами.
Вследствие того что весна здесь наступает поздно, староверы
пашут только
в мае, а косят
в августе. Та к как лето туманное и холодное, то хлеба созревают тоже поздно. Уборка их производится
в конце сентября, а иногда затягивается и до половины октября. Все овощи,
в особенности картофель, растут хорошо; не созревают только дыни и арбузы. Период цветения растений и созревания плодов по сравнению с бассейном Уссури, на одной и той же широте, отстает почти на
целый месяц.
Из таких вьющихся растений можно указать на уже знакомую коломикту и лимонник с
запахом и вкусом, действительно напоминающими лимон.
В сырых местах росли папоротник, чистоуст с красным пушком на стеблях, что придает растению весьма эффектный вид, и
целые заросли гигантского белокопытника. Листья его большие, раздельнозубчатые, сверху бледно-зеленые, внизу матово-бледные. Весной это самое лакомое блюдо медведей.
Но рядом с его светлой, веселой комнатой, обитой красными обоями с золотыми полосками,
в которой не проходил дым сигар,
запах жженки и других… я хотел сказать — яств и питий, но остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы спорили
целые ночи напролет, а иногда
целые ночи кутили, делался у нас больше и больше любимым другой дом,
в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил
в волнение. Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам;
целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо.
В воздухе носился
запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом
в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
На этом разговор кончился. Матушка легла спать
в горнице, а меня услала
в коляску, где я крепко проспал до утра, несмотря на острый
запах конского помета и на то, что
в самую полночь, гремя бубенцами, во двор с грохотом въехал
целый извозчичий обоз.
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я
в ту пору, чтоб и не
пахло в доме вином. Только пришло мое время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да
целый день там
в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо
в реке утоплюсь, либо
в канаве закоченею.
— Что помещики! помещики-помещики, а какой
в них прок? Твоя маменька и богатая, а много ли она на попа расщедрится. За всенощную двугривенный, а не то и весь пятиалтынный. А поп между тем отягощается, часа полтора на ногах стоит. Придет усталый с работы, —
целый день либо
пахал, либо косил, а тут опять полтора часа стой да пой! Нет, я от своих помещиков подальше. Первое дело, прибыток от них пустой, а во-вторых, он же тебя жеребцом или шалыганом обозвать норовит.
От сапог его, у нас никто не скажет на
целом хуторе, чтобы слышен был
запах дегтя; но всякому известно, что он чистил их самым лучшим смальцем, какого, думаю, с радостью иной мужик положил бы себе
в кашу.
Воевал король Степан с турчином. Уже три недели воюет он с турчином, а все не может его выгнать. А у турчина был
паша такой, что сам с десятью янычарами мог порубить
целый полк. Вот объявил король Степан, что если сыщется смельчак и приведет к нему того
пашу живого или мертвого, даст ему одному столько жалованья, сколько дает на все войско. «Пойдем, брат, ловить
пашу!» — сказал брат Иван Петру. И поехали козаки, один
в одну сторону, другой
в другую.
Она совсем онемела, редко скажет слово кипящим голосом, а то
целый день молча лежит
в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и дед слишком часто, назойливо говорил о смерти, особенно по вечерам, когда на дворе темнело и
в окна влезал теплый, как овчина, жирный
запах гнили.
Бывает и так, что, кроме хозяина, застаешь
в избе еще
целую толпу жильцов и работников; на пороге сидит жилец-каторжный с ремешком на волосах и шьет чирки;
пахнет кожей и сапожным варом;
в сенях на лохмотьях лежат его дети, и тут же
в темном я тесном углу его жена, пришедшая за ним добровольно, делает на маленьком столике вареники с голубикой; это недавно прибывшая из России семья.
В Оренбургской губернии бьют из них масло, вкус которого и
запах так пронзительно остры, что одну ложку его кладут на бутылку макового масла, и этого достаточно, чтобы сообщить
целой бутылке очень сильный, приятный и ароматический вкус; если персикового масла положить более, то оно производит желудочные и головные боли] промеж которого виднеются иногда желтые полосы или круговины цветущего чилизника.
Он опять ставил себе
цели, строил планы; жизнь зарождалась
в нем, надломленная душа давала побеги, как захиревшее деревцо, на которое весна
пахнула живительным дыханием…
Когда молодые, с конфетами на подносе, приходят к папа благодарить его и Маша,
в чепчике с голубыми лентами, тоже за что-то благодарит всех нас,
целуя каждого
в плечико, я чувствую только
запах розовой помады от ее волос, но ни малейшего волнения.
Странное дело, — эти почти бессмысленные слова ребенка заставили как бы
в самом Еспере Иваныче заговорить неведомый голос: ему почему-то представился с особенной ясностью этот неширокий горизонт всей видимой местности, но
в которой он однако погреб себя на всю жизнь; впереди не виделось никаких новых умственных или нравственных радостей, — ничего, кроме смерти, и разве уж за пределами ее откроется какой-нибудь мир и источник иных наслаждений; а
Паша все продолжал приставать к нему с разными вопросами о видневшихся цветах из воды, о спорхнувшей
целой стае диких уток, о мелькавших вдали селах и деревнях.
В нынешнее лето одно событие еще более распалило
в Паше охотничий жар… Однажды вечером он увидел, что скотница
целый час стоит у ворот
в поле и зычным голосом кричит: «Буренушка, Буренушка!..»
Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов знал это. Ночью, идя по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный
запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и
в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки
в сырой земле,
целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
— Так-то вот, ваше благородие, едма нас едят эти шельмы! — сказал Половников, злобно
запахивая свой азям, —
целую зиму, почитай, чиновники из городу не выезжали, все по ихней милости!.. анафемы! — прибавил он, огрызаясь
в ту сторону, где стояла Мавра Кузьмовна, — ну, да ладно же!
Тут я
в первый раз взглянул на него попристальнее. Он был
в широком халате, почти без всякой одежды; распахнувшаяся на груди рубашка обнаруживала
целый лес волос и обнаженное тело красновато-медного цвета; голова была не прибрана, глаза сонные. Очевидно, что он вошел
в разряд тех господ, которые, кроме бани, иного туалета не подозревают. Он, кажется, заметил мой взгляд, потому что слегка покраснел и как будто инстинктивно
запахнул и халат и рубашку.
Это означает, что народилась
целая уйма солидных людей, которые уже не довольствуются скромным казанским мылом, но, ввиду обуявшей их жажды почестей и оживления надежд, начинают ощущать потребность
в более тонких мылах, с
запахом вроде Violette de Parme или Foin coupe.
Да и не
в одной Москве, а и везде
в России, везде, где жил человек, — везде
пахло. Потому что везде было изобилие, и всякий понимал, что изобилия стыдиться нечего. Еще очень недавно,
в Пензе, хозяйственные купцы не очищали ретирад, а содержали для этой
цели на дворах свиней. А
в Петербурге этих свиней ели под рубрикой"хлебной тамбовской ветчины". И говорили: у нас
в России трихин
в ветчине не может быть, потому что наша свинья хлебная.
Курзал прибодряется и расцвечивается флагами и фонарями самых причудливых форм и сочетаний; лужайки около него украшаются вычурными цветниками, с изображением официальных гербов; армия лакеев стоит, притаив дыхание, готовая по первому знаку ринуться вперед;
в кургаузе, около источников, появляются дородные вассерфрау 12; всякий частный дом превращается
в Privat-Hotel, напоминающий невзрачную провинциальную русскую гостиницу (к счастию, лишенную клопов), с дерюгой вместо постельного белья и с какими-то нелепыми подушками, которые расползаются при первом прикосновении головы; владельцы этих домов, зимой ютившиеся
в конурах ради экономии
в топливе, теперь переходят
в еще более тесные конуры ради прибытка; соседние деревни, не покладывая рук, доят коров, коз, ослиц и щупают кур; на всяком перекрестке стоят динстманы, пактрегеры 13 и прочий подневольный люд, пришедший с специальною
целью за грош продать душу; и тут же рядом ржут лошади, ревут ослы и без оглядки бежит жид, сам еще не сознавая зачем, но чуя, что из каждого кармана
пахнет талером или банковым билетом.
— И не дай бог, как плохо! Вот здесь квас-то какой, а там и пиво-то жиже; а от квасу так
целый день
в животе словно что кипит! Только хороша одна вакса: уж вакса, так и не наглядишься! и
запах какой: так бы и съел!
Мне было досадно за то, что он ставил меня
в такое фальшивое положение к своему сыну, и за то, что отвлекал мое внимание от весьма важного для меня тогда занятия — одеванья; а главное, этот преследующий меня
запах перегара так расстроил меня, что я очень холодно сказал ему, что я не могу быть с Иленькой, потому что
целый день не буду дома.
Бывало, утром занимаешься
в классной комнате и знаешь, что необходимо работать, потому что завтра экзамен из предмета,
в котором
целых два вопроса еще не прочитаны мной, но вдруг
пахнёт из окна каким-нибудь весенним духом, — покажется, будто что-то крайне нужно сейчас вспомнить, руки сами собою опускают книгу, ноги сами собой начинают двигаться и ходить взад и вперед, а
в голове, как будто кто-нибудь пожал пружинку и пустил
в ход машину,
в голове так легко и естественно и с такою быстротою начинают пробегать разные пестрые, веселые мечты, что только успеваешь замечать блеск их.
На дворе выл ветер и крутилась мартовская мокрая метелица, посылая
в глаза
целые ливни талого снега. Но Порфирий Владимирыч шел по дороге, шагая по лужам, не чувствуя ни снега, ни ветра и только инстинктивно
запахивая полы халата.
Недаром у головлевской барыни была выстроена
целая линия погребов, кладовых и амбаров; все они были полным-полнехоньки, и немало было
в них порченого материала, к которому приступить нельзя было, ради гнилого
запаха.
Если вы не боитесь ожечься о крапиву, то пойдемте по узкой тропинке, ведущей к флигелю, и посмотрим, что делается внутри. Отворив первую дверь, мы входим
в сени. Здесь у стен и около печки навалены
целые горы больничного хлама. Матрацы, старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда не годная, истасканная обувь — вся эта рвань свалена
в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый
запах.
— Вот и все, что может дать вам инвалид. Один турецкий
паша, добрый старичок, получил от кого-то
в подарок или, кажется,
в наследство
целый гарем. Когда его молодые красивые жены выстроились перед ним
в шеренгу, он обошел их,
поцеловал каждую и сказал: «Вот и все, что я теперь
в состоянии дать вам». То же самое говорю и я.
Лаптев спустился к себе
в нижний этаж,
в комнаты с низкими потолками, где постоянно
пахло геранью и было душно.
В гостиной у него сидел Панауров, муж Нины Федоровны, и читал газету. Лаптев кивнул ему головой и сел против. Оба сидели и молчали. Случалось, что так молча они проводили
целые вечера, и это молчание не стесняло их.
Теперь, во время прогулок по городу, он готов был
целые часы стоять против строящегося дома, наблюдая, как из малого растет к небу огромное; ноздри его дрожали, внюхиваясь
в пыль кирпича и
запах кипящей извести, глаза становились сонными, покрывались пленкой напряженной вдумчивости, и, когда ему говорили, что неприлично стоять на улице, он не слышал.
После двух-трёх таких разговоров Илью стал занимать вопрос: зачем этот богатый, почётный человек торчит
целый день
в грязной лавке и дышит кислым, едким
запахом солёной рыбы, когда у него есть такой большой, чистый дом?
Маше нравилось слушать густой голос этой женщины с глазами коровы. И, хотя от Матицы всегда
пахло водкой, — это не мешало Маше влезать на колени бабе, крепко прижимаясь к её большой, бугром выступавшей вперёд груди, и
целовать её
в толстые губы красиво очерченного рта. Матица приходила по утрам, а вечером у Маши собирались ребятишки. Они играли
в карты, если не было книг, но это случалось редко. Маша тоже с большим интересом слушала чтение, а
в особенно страшных местах даже вскрикивала тихонько.
Я еще раз прочел письмо.
В это время
в кухню пришел солдат, приносивший нам раза два
в неделю, неизвестно от кого, чай, французские булки и рябчиков, от которых
пахло духами. Работы у меня не было, приходилось сидеть дома по
целым дням, и, вероятно, тот, кто присылал нам эти булки, знал, что мы нуждаемся.
Дальше произошло что-то невозможное. Самые жадные мухи поплатились первыми… Они сначала бродили, как пьяные, а потом и совсем свалились. Наутро
Паша намела
целую большую тарелку мертвых мух. Остались живыми только самые благоразумные, а
в том числе и наша Муха.
Крепко обняв его за шею, дохнув тёплым
запахом вина, она
поцеловала его сладкими, липкими губами, он, не успев ответить на
поцелуй, громко чмокнул воздух. Войдя
в светёлку, заперев за собою дверь, он решительно протянул руки, девушка подалась вперёд, вошла
в кольцо его рук, говоря дрожащим голосом...
А так как это поправки бесконечные, то
в конце концов из них образуется
целая паутина,
в которой человек будет биться, покуда не опостылеет все: и выкладки, и затеи, и поля, и луга, и люди, которые
пашут и не допахивают, косят и не докашивают.
— Смуглая девушка, прекрасная девушка! Когда сегодня твой милый
поцелует тебя между грудей и скажет: «Как хорошо
пахнет твое тело, о моя возлюбленная!» — ты вспомни обо мне
в этот миг. Я перелил тебе три лишние капли.
А между тем жизнь
пахнула уже на него своим обаянием: он ходил
в театры, на гулянья, познакомился с четырехкурсными студентами, пропировал с ними
целую ночь
в трактире и выучился без ошибки петь «Gaudeamus igitur» [«Будем веселиться» (лат.) — начальные слова старинной студенческой песни.].
Его гимназическое пальто, фуражка, калоши и волосы на висках были покрыты инеем, и весь он от головы до ног издавал такой вкусный морозный
запах, что, глядя на него, хотелось озябнуть и сказать: «Бррр!» Мать и тетка бросились обнимать и
целовать его, Наталья повалилась к его ногам и начала стаскивать с него валенки, сестры подняли визг, двери скрипели и хлопали, а отец Володи
в одной жилетке и с ножницами
в руках вбежал
в переднюю и закричал испуганно...
Хозаров долго мучил любопытных двух девиц и, наконец, вынул и представил им женихов. Оказалось, что они были из красного леденца. Один из них, для
Пашет, был, кажется, французский кирасир
в шишаке и с руками, сложенными на груди крестообразно; для Анет же —
в круглой шляпе и державший руки наподобие ферта. Кроме сего, к обоим женихам было приложено по
целому фунту конфет.
Пашет и Анет начинали тоже приходить
в отчаяние, и, проплакав после маменькиной нотации
целое утро, они принимались потихоньку
в своей комнате ругать маменьку, папеньку и по преимуществу чертенка Машет, изъявляя общее желание, чтобы она поскорее или замуж выходила, или умирала.
Приехав, он был непомерно мил; зная из прежних разговоров, что Катерина Архиповна очень любит грецкие орехи
в сахаре, будущий зять не преминул
в кондитерской отобрать для тещи штук тридцать конфет именно этого сорта; невесте были привезены
целые пять фунтов и сверх того
в прекрасном картоне; для
Пашет и Анет у Хозарова тоже были приготовлены конфеты, но он им их не показал, а объявил, что привез им женихов, которых и держит покуда
в кармане.
Пашет в самом деле жестоко распорядилась с подарком Хозарова: наследуя от папеньки прекрасный аппетит ко всему съедобному, она первоначально съела все доставшиеся на ее долю конфеты, а потом принялась и за жениха; сначала откусила ему ноги, а потом, не утерпев, покончила и всего, и последний остаток — женихову голову
в шишаке, вероятно, с
целью продлить наслаждение, очень долго сосала.